В тот вечер Виктор Коряжный возвращался домой от матери. Задержался дольше, чем планировал – собирал ей тумбочку для прихожей. Жена из дома торопила – говорила, что ужин скоро остынет. Сейчас требовалось проехать немного по Садовому кольцу. Виктор только миновал Житную. Здесь часто бывали пробки, а сейчас не было. Поэтому на выезде из туннеля к Крымскому мосту он безотчётно прибавил скорость – успеть проскочить, пока всё опять не встало.
Он не понял, что произошло. При въезде на мост он услышал на миг оглушительное низкое жужжание, которое прострелило внутри головы от левого уха к правому. Глаза он открыл уже на улице – полулёжа на каких-то подушках на железном настиле моста между проезжей частью и тротуаром. Рядом хлопотали какие-то люди.
– Очнулся? – сказал ему незнакомый мужик с загорелым лицом, выцветшими глазами, густыми рыжеватыми усами и в тёмно-синей кепке, – Не шевелись особо. Скорая уже едет.
– А что случилось?
– Что случилось? – улыбнулся незнакомец, – Жив ты остался – вот что случилось. Надеюсь, страховка у тебя есть.
Ущерба здоровью не обнаружилось никакого: подушки безопасности отработали штатно. Кроме своей, Виктор разбил ещё две машины, но это особо не беспокоило. Все страховки у него были оформлены – вот и пригодились. И жизнь опять пошла своим чередом.
– Вить, ты бы всё-таки сходил к врачу, проверился, – настаивала жена.
Осмотр у невропатолога причин для опасений не выявил. Томография мозга тоже никаких патологий не обнаружила. Врач только развёл руками: беспричинная потеря сознания – такое с людьми и правда иногда случается. Посоветовал меньше работать и больше отдыхать. Тут он попал в яблочко: работе Виктор посвящал чересчур много времени и сил. Этак можно всю жизнь потратить на переговоры с заказчиками, а перед смертью спохватиться, что пожить-то и не успел. С другой стороны, он привык и серьёзно что-то менять в своей жизни готов не был. Да и возраст уже не тот, чтобы резко дёргаться – уже не мальчик. Всё бросить и уехать жить в деревню? – нет, это не выход. Дети опять же – их на кого? Но и беспричинно терять сознание, да ещё на дороге, ему тоже не улыбалось.
В итоге они с женой решили разумно начать с малого. В выходные собраться и поехать всё-таки на дачу в Переславль – одним, без детей. «Подышишь свежим воздухом, порыбачишь – ты же любишь,» – говорила она. Почему он раньше делал это так редко, а в выходные предпочитал ковыряться с договорами? Пора было подумать и о себе.
Поехали на машине жены.
– Вер, может, давай всё-таки я? – неуверенно предложил Виктор.
– Нет, не хватало ещё, чтобы ты на дороге опять вырубился, – конечно, это было сказано несколько бестактно, но весело, и он не обиделся.
Они неслись по Ярославскому шоссе и впервые за много лет он не думал о работе. А думал о том, как вообще могло так получиться, как он мог такое допустить – что как личность находился где-то вне жизни, собственной жизни фактически не имел, а тратил её на чужие дела и чужие цели. Вдруг впереди он… нет, не увидел… и не услышал… Почувствовал – хоть и знал, что дальше своего тела чувствовать не может. Наверное, у инвалидов их фантомные боли – что-то сроднее теперешнему ощущению. Это была какая-то гадость. Впереди, но которую он ощущал тактильно. Какая-то противная, прозрачная и невидимая слизь – как если бы он сунул в неё руку. Сгусток этой слизи приближался, и сейчас Виктор не сомневался, что этот сгусток находится внутри белой «Тойоты» на встречной полосе. Угрозы столкновения не было – между полосами был разделительный барьер.
Когда они поравнялись, его организм инстинктивно сгенерировал как будто импульс отвращения, в голове на мгновение вспыхнуло ярко-белым. И всё. Гадость исчезла. Виктор сидел с застывшим лицом, глядя в левое окно.
– Вить, ты чего? – насторожилась жена.
– А? Нет, ничего, – поспешил он сделать обычный вид.
Жене он про своё странное ощущение ничего рассказывать не стал.
* * * * * * * * * * * *
Мария не понимала, что случилось с Серёжкой. Был ребёнок как ребёнок. Но две недели назад на него иногда стала находить странная тревожность. Каждый раз одинаково. Он делал испуганное лицо и кричал: «Дюдю́ка!». Дюдюка – это была такая вредительница из любимого мультика про тигрёнка и мартышку.
– Ну, ты чего шумишь? – ласково поинтересовалась она у него в первый раз.
– Дюдюка! – плаксиво пожаловался он и опять захныкал.
– Где дюдюка?
Серёжка показал пальцем куда-то под окно. Там ничего не было – только стена и обои.
– Тут же ничего нет. Видишь, никакой дюдюки, – пыталась успокоить она сына.
– Дюдюка! – продолжал настаивать Серёжка и испуганно хныкать.
Так продолжалось полчаса – всё «дюдюка» да «дюдюка». Потом вроде успокоился. Но через три дня сцена повторилась. А потом ещё раз. Мария заволновалась: с ребёнком происходило что-то странное. Когда с работы пришёл муж, она попробовала с ним посоветоваться:
– Вань, меня Серёжка стал беспокоить.
– Да? Чем?
Иван нахмурился. Таких разговоров он не любил. Возню с детьми он считал делом женским и ничего в этом не понимал. Когда разговор касался этой темы, Иван начинал ощущать себя беспомощным, а его это раздражало. Свою роль в семье – роль добытчика – он исполнял ответственно и исправно. Работал программистом в системном интеграторе, зарабатывал хорошо, семья ни в чём не нуждалась. Какие к нему ещё вопросы? Пусть каждый занимается своим делом, а уход за малолетними детьми – дело не его. Ну не смыслит он в этом ничего. Мария мужа понимала и в свою очередь не обременяла его неудобными для него вопросами. Они оба считали свою семью вполне благополучной. Таковой она и была. Но сейчас Мария была в растерянности и искала помощи и поддержки. Иван это уловил и выслушал.
– Ладно. От меня ты чего хочешь? – недоумённо пожал он плечами, вникнув в суть вопроса.
– Ну, может, ты его сможешь понять – что ему не нравится.
– Да что ему может не нравиться? По-моему, ты его просто разбаловала. Слишком много мультиков. Да, Серёг, разбаловала тебя мать? – весело обратился он к сыну, присев рядом с ним на корточки. Серёжка только молча серьёзно покрутил головой.
Мария вздохнула. Зря только заговорила об этом с мужем. Здоровый лоб, за тридцать лет перевалило, а и сам как ребёнок. Ни к чему серьёзно относиться не может – только одно своё программирование и знает.
Через несколько дней Серёжка начал так же скандалить уже на улице. Она вышла в магазин за продуктами, сына взяла с собой, а он закатил сцену. Уговоры не помогали. Но и без продуктов оставаться было нельзя. Приходилось просто игнорировать. В супермаркете она усадила его в детское сиденье на тележке. Пока так ездили между стеллажами, Серёжка стал кричать ещё больше. Они свернули в очередной проход. Прямо перед ними что-то клал в свою тележку худенький старичок в очках. Серёжка указал на него пальцем и заверещал истошней прежнего: «Дюдюка!».
Старик повернулся в их сторону, не понимая, в чём дело. Лицо его было растерянным, он жалко улыбнулся – как будто извиняясь за конфуз и случайную вину, которую признаёт, но понять не может.
– Дюдюка! – заорал Серёжка совсем исступлённо.
Старик повалился на тележку с продуктами. «Что с Вами?!» – испуганно ахнула рядом полноватая женщина лет сорока. Вокруг забегали, кто-то вызывал скорую. И никто в образовавшейся суете не заметил, что ребёнок больше не кричал.
Впоследствии Мария ещё не раз наблюдала у Серёжки похожее поведение, и каждый раз ей делалось не по себе. Он начинал кричать «Дюдюка!», но почти сразу замолкал, при этом странно улыбаясь. Было в этой детской улыбке что-то недетское. Какая-то удовлетворённая мстительность. Каждый раз, видя её, Мария испытывала суеверное чувство. Что-то жуткое, что она не смогла бы объяснить даже себе.