Дело спорилось и ширилось. В феврале количество участников группы «Мы рулим» перевалило за триста. Пилоты докладывали об успешных рулениях, причём это были не те жалкие рассказики о том, что получилось хоть что-нибудь, которые Сущёв тут обнаружил в са́мом начале, а уже качественные, интересные истории.
За истекший период произошло ещё два полицейских расстрела, на которые общественность, конечно, отреагировала – но в некотором смысле уже привычно. В периферийных средствах массовой информации иногда проскакивали заметки о возросшей статистике самоубийств. При этом никакая национальная или социальная специфика не приводилась и не упоминалась. Была ещё одна или две заметки под заголовком типа «Богатые тоже плачут», где говорилось, что среди представителей состоятельных слоёв населения набирает силу как будто бы странная мода сводить счёты с жизнью. Владельцы элитных квартир выпрыгивали из них на встречу с землёй. В центральных СМИ такая информация не появлялась.
В общем, всё шло по плану. Сущёв был доволен. «Ну вот, а ты боялся,» – говорила ему Инна, он только улыбался. Как вдруг.
В середине февраля все центральные СМИ передали жуткую новость: за один день в столице было зарегистрировано необъяснимо дикое количество самоубийств. Речь шла о нескольких десятках. Люди прыгали на рельсы в метро, под электрички на железной дороге. Выпрыгивали с балконов и лоджий, сигали с мостов в реки, гробились в автомобилях и гробили других людей – так, например, один джип протаранил автобусную остановку, разметав людей, словно кегли в боулинге. Масштаб был такой, что утаить и замолчать было нереально. Дикторы на телевидении тревожными голосами передавали обновляющуюся хронику происшествий. Никто не мог понять, что происходит. Выдвигались дикие версии об испытаниях психотронного оружия, о вирусе самоубийства и прочее в том же духе. Например, что так реагируют люди с повышенной сенсорикой на тонких планах, заранее предчувствующие ужасные события, которые есть апокалипсис и гибель цивилизации. В метро поезда́ на станциях стали ходить медленно – пока это стало единственной мерой, чтобы хоть как-то снизить ущерб от постигшего Москву неизвестного катаклизма.
Сущёв смотрел кадры из репортажей. Люди гибли безо всякой системы. Это была какая-то чертовщина.
– Ты понимаешь, что происходит? – спросил Пафнутий у Себастьяна.
– Хрен знает. На наших не похоже. Наши бы своих не стали, ты сам знаешь.
– В том и дело. Там же русские в основном. И не богатенькие какие-нибудь. Простые люди. Да и скачок какой! Наши столько никогда не делали.
– Может, чурки?
– Чёрт знает. Откуда такой скачок? Почему раньше не было?
– Может, было, просто не передавали? Наших-то тоже не сообщали.
– Чёрт знает. Сомневаюсь я, что чурки. Не могли они нас опередить. Я в это не верю.
– А что это тогда?
– Хотел бы я знать.
– Сам удивляюсь, но больше некому.
На следующий день всё продолжилось. Ещё десятки жертв и никто ничего не мог понять. Это была бойня беспомощных и слепых.
* * * * * * * * * * * *
На третий день от Себастьяна пришло сообщение:
– Я знаю, кто это.
– Кто?
В ответ Себастьян лишь прислал ссылку. Сущёв перешёл по ней – это была закрытая группа «Вконтакте» под названием «Мы рулим.УА». Эмблемой служил тот же штурвал-коловрат, только на фоне жёлто-голубого флага.
– Господи! Это же настолько очевидно. Как мы могли это не предвидеть? Я чувствую себя полным идиотом, – поделился Пафнутий.
– Аналогично, – ответил Себастьян.
– И даже название наше оставили. И эмблему твою менять не стали. Хотя им и не надо.
– Ну да.
– Десант что ли прислали? Туристы, блин. Как мы в Турции.
– А что было в Турции?
– Да, не важно. Только нас в Турции хотя бы можно было отличить. А этих и не отличишь никак. Могут куражиться до бесконечности, хрен поймаешь.
– К сожалению.
– С другой стороны, они так могут нечаянно своих положить. Тоже ведь отличить не могут.
– Думаешь, их это сильно волнует? Они на войне и валят москалей. Если на двадцать москалей случайно завалят одного своего… Даже если на десять – для них это перемога.
– Ну да.
– Это мы с тобой по-другому считаем. А они на войне. Гляди, ещё и мы на такую же арифметику перейдём.
– Типун тебе.
– А что? Я всего лишь реалист.
– Ладно. Что делать-то теперь?
– Да что уж теперь поделаешь. Ничего не остаётся, кроме одного. Не нравится мне, конечно, но выбора нет.