Заканчивался апрель. По своему обыкновению Сущёв встречал Инну с работы. Было без десяти восемь вечера, солнце почти село, но для сумерек было рано. На саму станцию он обычно не заходил, не любил толчею. Да и не требовалось туда спускаться, благо Инну он чувствовал издалека.
Вот и сейчас он вышагивал в обратном направлении метрах в двадцати от выхода, следя за ней по своему радару. За секунду до её выхода он развернулся. Она поглядела на него секунду, развернулась и зашагала в обратном направлении. Сущёв сразу понял, что произошло.
Теперь он неспешно следовал за ней, не упуская её из виду. Требовалось по возможности засечь пилота и не привлечь его внимания. Сущёв шарил глазами по окружающему пространству, стараясь не крутить головой. Так, вон тот выглядит подозрительно! Стои́т на другой стороне улицы за углом автобусной остановки и внимательно следит за происходящим на этой стороне. Наверняка он! Чем больше Сущёв за ним наблюдал, тем меньше у него оставалось сомнений. Куда же он её ведёт?! Как досадно, что нельзя раздвоиться!
За углом, к которому приближалась Инна, был фонтан, а рядом с ним скамейки со спинками. Это подходило. На одну из них Сущёв и решил её усадить. Попробовать это сделать, потому что уверенности не было. Он подключился. Стал управлять. Опять ощутилось знакомое сопротивление, как во время их последнего совместного опыта. Опять пришлось надавить и опять он подумал ту же тревожную мысль: «Не поломать бы только её». И вторую: «Только бы он раньше не вырубил!».
Но обошлось. Сущёв убедился, что Инна села и остаётся на месте. Пилот остановился в недоумении, опрометчиво себя выдавая своей откровенной растерянностью. Замер и таращится. До подземного перехода было недалеко, но Сущёв боялся упустить свою мишень из вида. Однако движение уверенно перебежать не позволяло. Сущёв припустил до перехода и далее сквозь него во все лопатки, всё это время удержимая Инну на её скамейке. Она сидела.
Выскочил. Вон тот тип! Всё стои́т, зырит. Сущёв сбавил ход, зашёл типу со спины. Тот был в чёрной потёртой куртке, роста среднего или чуть ниже.
– Что, дружок, не выходит? – вопросил Сущёв иронично, уже держа пистолет. Безлюдно тут не было, могли увидеть, но ему было наплевать.
– А? – повернул тот лицо опытного калдыря и увидел направленное на него дуло, – Братан, ты чего?! – проговорил он, опешив и изумлённо пялясь на красную точку на собственном пузе.
– Заткнись! Кругом! Вперёд!
Ханурик повиновался.
– Если ты её вырубишь, я тебя убью, – предупредил Сущёв, следя за Инниным маячком. Судя по всему, подконвойный его слова сомнению не подвергал.
Они шли вперёд, Сущёв прятал пистолет под полой плаща, держа его наготове. По дороге арестованный опять пытался что-то сказать, Сущёв опять его грубо оборвал. Через перекрёсток располагался подходящий сквер – туда они и направлялись. Сущёв подыскал укромный уголок, здесь они и остановились.
– Ты чего хотел? Ограбить? Может, изнасиловать? – начал Сущёв свой допрос.
– Нет, я это…
– Что?
– Ну, я это… Чтоб своим…
– А зачем вёл?
– Ну, я это…
– Ну-ка паспорт мне свой дал живо.
– Да, да, вот, свой я, местный, – заторопился пленный.
– Вытянул в руке! – Сущёв сам вытянул левую руку, взял паспорт и отступил на три шага назад. Открыл. Это был паспорт гражданина РФ, выданный в Москве больше десяти лет назад. – Действительно, местный. Но не свой. Врагов хотя бы можно понять. А мародёров…
Два в живот, один в грудь. Сущёв описал четверть окружности около корчащегося тела. Контрольный в левый висок. Теперь аккуратно окружным путём, чтоб не попасть на народный патруль. В принципе, большой опасности в последнем не было. Сущёв сам последнее время нередко ходил по вечерам в патрулях, его бы узнали. Получилось бы его слово против трупа какого-то калдыря. Слово бы наверняка перевесило. Но лучше до этой ситуации было не доводить.
Он благополучно вышел к тому же перекрёстку по другой стороне улицы. Инна продолжала сидеть там, где он её оставил. Всё это время он за ней следил и держал её на месте. Подошёл, улыбаясь:
– Привет. Чё сидишь? – спросил он беззаботно.
– Привет, – просто ответила она с тёплой улыбкой.
– Разве ты не должна была встретиться со мной у метро?
– Должна была, – это было сказано со всё той же безмятежной улыбкой.
– Почему же тогда ты здесь?
– Захотелось сюда прийти. Я же не сама. Это же ты меня сюда пришёл. А раз ты, значит, так было надо.
– Святая простота! – Сущёв всплеснул руками, – Тебя какой-то хмырь взял за мозги. Если б я не перехватил, боюсь вообразить, что бы он с тобой сделал. Слышала выстрелы в сквере?
– Это был ты? – она не сразу восприняла сказанное, но когда представила, что с ней могло случиться, на лице её изобразился испуг.
– Спокойно. Всё уже хорошо. В прошлый раз ты меня спасла, теперь я тебя. Пойдём домой. Всё уже хорошо. Пойдём!
Он её обнял, поцеловал в щёку и испуг её отпустил.
* * * * * * * * * * * *
Они сидели за кухонным столом и пили чай. После её спасения Сущёв чувствовал, как будто обрёл её вновь. От этого он ощущал свою любовь особенно остро.
– Почему ты на меня так смотришь? – спросила Инна.
– Любуюсь тобой.
– Хы… – она не очень понимала, как на такое реагировать.
– Знаешь, что это значит? – Сущёв загадочно улыбнулся.
– Что?
– По представлениям современной философии, сущности и понятия следует определять через действия. Например, красота – это то, чем мы любуемся. С этой точки зрения труп врага невыразимо прекрасен. Понимаешь: ты для меня как труп врага!
– Какое лестное сравнение! – она не удержалась и рассмеялась, – Почему ты никогда мне не скажешь нормальный комплимент?
– Тыщу раз говорил!
– Нет. Ты вначале скажешь, а потом обязательно прокомментируешь как-нибудь как сейчас. Почему ты не можешь сказать просто?
– Это же по́шло.
– И ничего не по́шло.
– По́шло. Все так говорят.
– Ты боишься пошлости?
– Нет. Просто не люблю. Не хочу быть пошлым.
– А как ты думаешь, избегать пошлости любой ценой не по́шло?
– Таааак! Это ещё что за рекурсии? Научил на свою голову! – он расхохотался.
– Я умная?
– Умная.
– Ну видишь: и ничего не по́шло.
– Ладно, ты победила.
– Хо-хо!
– Меня знаешь, какой вопрос занимает? Почему приоритет вышел у моего управления?
– Чего???
– Да этот ханурик. Моё руление превозмогло его. Потому что я вторым что ли зашёл?
– Не знаю.
– Но вряд ли. По ощущению было похоже, как будто я передавил. Мне пришлось усилие приложить.
– Значит передавил.
– Но почему я-то его, а не он меня?
– Не знаю.
– Из наших с тобой опытов выходило, что в процессе руления воля объекта подчинена его желаниям. А желания объекта подчинены воле пилота. Воля у меня что ли сильнее?
– Конечно сильнее!
– Почему ты так думаешь?
– Ты сам сказал, что он ханурик. А ты не пьёшь.
– Да ладно. Думаешь, пьют только от безволия? А что я не пью – так я и не люблю.
– А курить любишь. Но не куришь.
– Это да. Но я не могу сказать, что я прилагаю какую-то волю. Просто не курю и всё.
– Помнишь, ты мне рассказывал, как сбрасывал вес? Ты ещё делал вывод, что у людей нет воли. Как ты тогда говорил?
– Говорил, что просто перестал ужинать. Каждый вечер хотелось есть. Это было неприятно, но я быстро привык. И чтоб такое терпеть, воля, конечно, нужна, но самая чуточка. Вот и выходит, что кто не может похудеть – у того отсутствует даже эта малая толика характера.
– Ну вот. Большинство не могут.
– Ну, не знаю.
– Лёш, зачем ты похудел?
– Чтобы научиться подтягиваться на одной руке. Я же тебе объяснял. Без этого у меня связки в локтевом сгибе повреждались.
– Я помню. Я не про это. Тебе не идёт. Давай ты обратно наберёшь?
– Ладно, я подумаю. Может, уже окрепли и теперь не будут растягиваться.
– Да. Тебе же самому не нравится быть таким худым.
– Не нравится. А что делать. Результат важнее.
– И ты ещё спрашиваешь про волю. Кто ещё так будет?
– Не знаю. Думаешь, дело в этом? И при чём тут воля? Просто я замороченный – сама же говорила.
– Вот и разгадка! – она залилась, как колокольчик. Он слушал и млел.